Кто убил владимирские заводы? Глазами документалистов Андрея Дубровского и Александра Холодова
Документальный фильм владимирских журналистов Андрея Дубровского и Александра Холодова о развале тракторного завода «Кто убил Владимирца?» собрал полмиллиона просмотров в соцсетях. Когда парни начали снимать первый фильм, у них даже мысли не было, что будет продолжение истории. Сейчас вышло уже 4 серии второй части фильма о ВТЗ, на подходе еще два коротких эпизода. Также ребята сняли документалки о ткацкой промышленности Камешковского района и о стекольной отрасли Гусь-Хрустального района. Последнюю опубликуют совсем скоро. «Чеснок» пообщался с авторами-документалистами об их прошлых и будущих проектах.
СКВОЗЬ ПРИЗМУ СТЕКЛА
О чем ваш новый документальный фильм? Стекольная промышленность вроде не на грани развала. Немножко не ваша специфика, или нет?
Андрей Дубровский: К нам была претензия от зрителей: «А че вы не покажите, что выжило?». Фильм про Гусь как раз пример того, как промышленность более-менее сохранилась. Мы снимали в Гусь-Хрустальном не столько про завод хрусталя, сколько про весь куст стекольных заводов. Хотя его [Гусевской хрустальный завод] мы тоже коснулись. Разные заводы производили разный продукт, начиная от стеклотары – это бутылки под пиво, алкоголь и так далее, продолжая обшивкой яхт, стеклопластиком, который до сих пор, кстати, производят.
Там есть хороший пример предпринимателя. Депутат Заксобрания Михаил Максюков получил цех Гусевского стекольного завода имени Дзержинского от отца, развил его, построил еще один современный цех. Мы там были, записывали с ним интервью, там все отлично работает.
Александр Холодов: Когда он [Михаил Максюков] общался с нами, он признавал все проблемы Гусь-Хрустального, включая то, что город практически развалился, население сократилось, в Гусь-Хрустальном это особенно чувствуется, потому что он был завязан на производстве, а оно на 60% рухнуло. Он говорил об этом достаточно объективно.
Стекольное производство в Гусь-Хрустальном развивается или все-таки нет?
Андрей Дубровский: Частично развивается, частично умерло. Хрусталь – 6 цехов, умерло все. Потом по политической воле [экс-губернатора Светланы] Орловой восстановили одну печь, одну печь в одном цехе. Там, наверное, десятки печей было. Сейчас там работает 50-100 человек, но не это показатель, а то, что это камерное производство, которое работает на конкретного заказчика. Это, скорее, символическая история.
Завод стекловолокна сохранился, перепродали французам и немцам, они что-то делают. Что вообще появилось и развилось – стеклотара. Простое, но масштабное производство. То, что полностью исчезло, – кристаллы. Там вырастили самый большой кристалл в мире на тот момент. Но сохранить это не удалось.
И вот завод имени Дзержинского. Он, кстати, производил материалы, которые использовались для обшивки шаттла «Буран». Это суперсложное производство, от него осталось 1-2 цеха, которые принадлежат Максюковым. Там сейчас делают бронированное стекло [предприятие ООО «Магистраль»].
Александр Холодов: Мой дядя учился в Строгановке, это один из лучших художественных вузов, где готовили художников, которые потом ехали в Гусь, в Иванище, на производства в поселках, и там они создавали высокохудожественное стекло. Сейчас часть заводов уже развалились, а часть продолжает работать, но не в таком масштабе.
Что касается хрустального завода, почему он развалился, потому что спрос был удовлетворен. Этого хрусталя наелись все, и столько его было уже не нужно. Нам рассказал один специалист, что во всех государствах мира уже нет огромных стекольных производств. Все хрустальные заводы выглядят так – одна печь, два художника и 100 человек что-то делают.
ТАК КТО ЖЕ УБИЛ ВЛАДИМИРЦА?
Про ВТЗ. Как вы, перелопатив кучу материалов, газетных архивов, относитесь к теории, что ВТЗ развалили американцы, рептилоиды или магическая сила?
Андрей Дубровский: Рептилоидов точно оставим, про американцев можно поговорить. Версия про то, что завод купил и развалил «John Deere» [американская компания по производству сельхозтехники] некорректна, потому что «John Deere» не покупал Владимирский тракторный завод и никакого отношения к нему не имеет. Это, скорее, Владимирский тракторный завод хотел привлечь кого-то типа «John Deere» в партнеры. Но там не захотели. На этом вся история с этой компанией заканчивается.
А покупали завод действительно американцы, но не совсем, это американско-российский концерн выходца из Советского Союза, который родился в Одессе, вырос в Ярославле, а учился в Москве, – Леонида Блаватника. Сейчас он один из богатейших людей Великобритании. В конце 80-х он эмигрировал и каким-то образом сделал себе капитал. За рубежом он подружился с бывшим замдиректора ВТЗ по экономике, этот человек был уже из Владимира – Иосиф Бакалейник. Он в это время учился рыночной экономике в США по специальной программе. Уже после развала СССР Бакалейник, отучившись в Гарварде, возвращается и инвестирует в тракторный завод – покупает его часть на аукционе. Это приватизация. Эта американо-российская фирма «Ренова», скорее, американская, в которой сконцентрировались сразу 4-5 известных современных российских олигархов. Компания постепенно выкупает доли.
К тому моменту советский управленец совершил много ошибок, набрав кредитов под большие проценты, потому что не было денег для производства тракторов. Американцы управляют заводом с 1994 по 2003 год. На их ответственности только этот период. Трудно сказать, что это злоумышленное действие. Они скупали много российских производств, и в этой куче был ВТЗ. Это называется неликвидные активы.
Александр Холодов: Ответ на этот вопрос долгий, так просто не скажешь. Я могу только добавить, что тракторный завод начал разваливаться задолго до развала Советского Союза. В 1988 году уже возникает много проблем – Советский Союз не дает денег на строительство новых зданий. Должны были построить еще один огромный, современный цех, чтобы делать новые тракторы. Но ничего не получилось. Тогда и люди уже не хотели работать на заводах в таких количествах, потому что появились кооперации, другие способы ведения дел, люди видели перспективу в другом, а не в тракторном заводе. Это все было задолго до американцев, не пахло еще даже никакими американцами. ВТЗ по инерции все еще выпускает много всего, но как только государство сбрасывает его с себя и перестает заниматься сбытом, завод отправляются в открытый космос, продукция еще выпускается, но столько тракторов уже не нужно было никому.
Эти олигархи, которых Андрей уже назвал, они думали о себе, а не об интересах России. Тракторный завод был для них просто куском собственности, и они думали, что будут получать от него доход, потому что экспорт был большой. Но оказалось, что тракторным заводом нужно заниматься и вкладывать в него деньги. Разумеется, они не собирались этого делать, потому что у них были более прибыльные активы – нефть, газ, уголь.
Почему политика гарвардского выпускника не спасла ВТЗ от краха?
Андрей Дубровский: Не было такой цели у собственника. Может быть, в середине 90-х, когда покупали американцы, у них и были цели развивать, но лет через 5 их точно не стало.
Александр Холодов: Мнение о том, что собирались делать собственники, что Бакалейнику было нужно, постоянно менялось. Когда они [концерн «Ренова»] покупали завод, они говорили, что он выгодный, газеты писали о том, что там есть прибыль, есть экспорт продукции. А когда они получили завод, начались проблемы, которым в Гарварде не обучают. Когда Бакалейник понял, что это неперспективное место, а у его партнеров появился новый бизнес он перешел в нефтяную компанию, а на его место позвали из Москвы Николая Сорокина. Все бывшие сотрудники завода, с которыми мы общались, говорили, что у него стало получаться: завод воспрял, разработали и поставили на производство новые модели, стали занимать какие-то места на выставках. Он дал людям надежду, что выведет завод из кризиса. Но внезапно после двух лет работы он просто взял и ушел. Наши источники говорили, что он не выполнял цели, которые ставило руководство, но у него все получалось, значит, руководство ставило другие цели.
Феномен ВТЗ. Вы говорили, что есть несколько факторов, почему тракторы ВТЗ перестали покупать западные страны, там и экономическая ситуация, и экологические проблемы. Можно как-то это обобщить, что именно заставило зарубежных партнеров отказаться от этого?
Андрей Дубровский: Это 1996-й год, чисто внешний фактор. В России вводят валютный коридор – фиксируется диапазон колебания валюты, соотношение рубля к доллару. Рубль не мог быть дешевле или дороже какой-то суммы, подобное было в 2014-2015 годах, когда ввели первые санкции. После введения валютного коридор, трактора для иностранцев резко подорожали, владимирский трактор стал в 2-3 раза дороже, а его цена была если не единственным, то самым важным преимуществом. Когда машины коллег стоили десятки и сотни тысяч долларов, он стоил 2-4 тысячи долларов. Было что-то подешевле, но это все равно было дороже, чем владимирский. Так был потерян экспорт.
Александр Холодов: Дешевле ничего не было. Почему владимирский трактор был дешевый? Потому что было массовое производство. А когда в 90-е сократили производство и персонал, он стал дороже, а потом еще дороже, дороже даже, чем белорусские тракторы. Он потерял свое главное конкурентное преимущество.
Еще один плюс ВТЗ был в том, что советская техника делалась навечно. Она была очень ремонтопригодна, не нужно было обращаться в сервис, чтобы починить трактор, ты мог его сам в гараже сделать, если есть запчасти. Он очень просто сделан. В западную технику закладываются определенные узлы, которые со временем истощаются, и она ломается, чтобы покупали новые. Так же, как iPhone замедляется со временем.
Кто занял место ВТЗ после его ухода с рынка?
Андрей Дубровский: Китай и Беларусь заменили ту нишу, которую занимал Владимирский тракторный на российском рынке.
Нужно ли сегодня возрождать ВТЗ именно в том виде, в каком он был?
Андрей Дубровский: Там станков уже нет, производственной базы нет, кадров нет. Человек 200, конечно, можно найти по сусекам и заставить их работать, но в чем смысл? Бизнес не будет строить дорогу в Арктику. Также бизнес не будет вкладывать в то, что 20 лет не принесет деньги. Это безумие. Только государство может это сделать.
Александр Холодов: Важен исторический контекст, в котором мы существуем. Когда строили ВТЗ, была война и нужно было снабжать фронт, потом он встал на экспорт, стал что-то поставлять в разные страны. А сейчас какой контекст? Сейчас Россия находится в частичной изоляции. Куда мы будем продавать? В принципе, можно в Африку, но для этого нужен чей-то альтруизм и много денег. Это очень сложно.
На 1989-м году директор Анатолий Гришин сказал, что пора признаться, что на ВТЗ существует секретное военное производство, с отличными станками, как новенький цех, там делали какой-то легкобронированный тягач, в конце 80-х производство встало. Еще на заводе существовал резерв на случай войны, все детали подходили как для тракторов, так и для танков. Под каждым цехом был подвал, куда в случай войны приходили рабочие и начинали производить танки. Когда американцы купили этот завод, они не только деиндустриализировали город Владимир, но и лишили его перспективного военного производства.
Роль советской/российской власти. Способствовали они развалу или в принципе не вмешивались?
Андрей Дубровский: Советское государство не инвестировало. Тут трудно сказать про региональные власти, потому что Советский Союз очень вертикально ориентированный. Наверху денег давали недостаточно. В 90-х, когда власть уже можно разделить на федеральную и региональную, были встречи директора завода Иосифа Бакалейника с Борисом Ельциным, он спрашивал, чем можно помочь, то же самое делали и на других заводах. Но, по-моему, эта встреча ничем не закончилась.
Александр Холодов: Она закончилась тем, что заводские детские сады и школы передали городу.
Андрей Дубровский: Да, точно, хотя бы что-то. На региональном уровне тогда губернатором был Николай Виноградов, пытались сохранить производство, но очень мало было ресурсов. У области было где-то 20% пакет акций, соответственно, они могли влиять на принятие решений завода. Неоднократно велись переговоры о кредитах, облигационных займах, ссудах, в принципе, неплохие деньги. Тогда команда Виноградова была заинтересована, чтобы тракторный завод слишком много и слишком быстро не выбрасывал людей, не увольнял. Бакалейник примерно в 1997-м говорил о сокращении 3000 сотрудников, удалось договориться о сокращении 900 человек и получении займа.
Александр Холодов: Но это были не деньги, это был облигационный займ. Нужно было, чтобы кто-то облигации купил, и только тогда ВТЗ получил бы деньги. Они покупались не очень хорошо.
Что теперь появится на месте Владимирского тракторного завода?
Андрей Дубровский: Скорее всего, застроят жилым районом. ЖК «ВТЗ».
ОСОЗНАТЬ ТРАГЕДИЮ
Однажды тема ВТЗ иссякнет. Что будете делать дальше? Есть ли у вас новые проекты?
Андрей Дубровский: Снимать можно про любой завод, и особенно ценно будет, если удастся показать истории людей. С другой стороны, мы изначально так не шли, мы шли по пути оптимизации, и по Владимирской области мы почти уже все сделали. Из основных отраслей – машиностроение, стекольная отрасль и текстиль, остается только военка, про военную делать пока непонятно как. Больше ничего нет.
Есть идея – дальше двигаться в сторону документального исследования, чтобы показать масштабный и конкретный процесс – написать книгу. Это либо про развал тракторных заводов по всей России, либо развал промышленности Владимирской области. Мы пока не определились.
Александр Холодов: Все очень просто, тракторный завод – самый большой, поэтому на его примере можно показать типовую схему развала промышленности в целом.
Зачем нужно смотреть ваши фильмы?
Андрей Дубровский: История России и Советского Союза недоосознана, недопонята, демонизирована и очень сильно искажена. Любая катастрофа и кризис обязаны быть осознанными для народа и государства, они в принципе должны быть в этом заинтересованы сами, чтобы осознать масштабы и причины трагедии и сделать из этого правильные выводы. Распад Советского Союза – очевидно, величайшая геополитическая катастрофа ХХ века. Для России – точно да. Нет фундаментального исследования неполитизированного. Мы должны быть одними из тех, кто к этой теме подступается и потихоньку пытается анализировать масштабы распада государства. Это катастрофа в миниатюре.
Александр Холодов: Ценность наших фильмов в том, что они некоммерческие. Не для нас ценность, конечно, а для тех, кто их смотрит. Мы ни на кого не работаем. Люди, с которыми мы общались для наших фильмов, говорят, что мы делаем хорошее дело.
